Дневник путешествия в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю Петру Алексеевичу в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоганном Георгом Корбом
01.11.1698. Посланник одного северного государства, узнав, что царь переспал одну из последних ночей в доме датского поверенного Бауденана, стал часто посещать последнего, надеясь через это приобрести у царя большую перед прочими милость, в чем нимало не ошибся. Царь пригласил его с собой гулять, показывал ему Ивана Великого, огромнейший в свете колокол; но посланник едва не потерял в одно мгновение то, что приобрел было с таким трудом. Первый министр, Лев, давал пышный обед, на котором присутствовал царь и представители иностранных держав; вышеозначенный посланник сидел ближе всех)к царю. Случилось, что преступники, накануне колесованные, еще жили; вышеупомянутый посланник с представителями прочих держав и министрами царя просили государя, чтобы он дозволил пристрелить их и тем прекратить их муки. Царь долго отказывался, но наконец, склоненный их просьбами, дал приказание своему любимцу Гавриле исполнить их желание. Гаврила, возвратясь, сказал, что один из осужденных жил еще некоторое время после того, как был пристрелен пулей. Это подало повод царю рассказать следующую историю: «В Польше один подводчик имел при себе ружье; случайно оно выстрелило, и пуля, попав ему в рот, вышла в затылок, но подводчик жил, однако же, еще девять дней». Вышеупомянутый посланник, желая снискать себе через лесть заблаговременно в этот день счастие, утверждал, что происшествие это необыкновенно, и чем сильнее высказывал он свое изумление, тем настойчивее подтверждал Петр правдивость своего рассказа. Посланник, увлекшись наконец опасным самолюбием, стал обсуждать этот предмет на основании физических наук и заключил тем, что ему трудно поверить истине такого события. Царь, затронутый тем, что посланник так настойчиво отказывался верить его словам, пригласил генерала Карловица рассказать, как это случилось и проч., и когда генерал передал это происшествие точно в том же виде, как и царь, то государь сказал с некоторым негодованием философу, при всех ему противоречившему: «Ну, а теперь веришь? Но если и теперь это кажется тебе неправдоподобным, то я напишу польскому королю, чтобы он подтвердил справедливость моих слов».
Другим камнем преткновения для вышеупомянутого посланника был разговор о различии между некоторыми землями; наименее выгодное мнение было высказано на счет самого близкого к России края. На это министр этого государства ответил: «Я заметил также и в Московии много предосудительного». Царь же возразил: «Если бы ты был мой подданный, то я бы послал тебя к тем, что теперь качаются на виселицах, так как я хорошо понимаю, к кому твои слова относятся». После этого, желая осмеять посла, царь так устроил, что тот пошел плясать с шутом, служившим посмешищем всего царского двора. Лишь только пустился министр со своим товарищем в пляс, как раздался всеобщий смех; но он не понимал, как жестоко осрамил себя, подавая повод к таким обидным для себя толкам, и продолжал плясать, пока наконец императорский посол, советы которого он всегда глубоко уважал, не нашел удобный случай напомнить ему через одного из своих приближенных о достоинстве его звания. Эта же особа получала в виде шутки царские пощечины, принимая их от священной руки как знак особенной милости. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, так как поступки людей получают свое название от их понятия о вещах, так что одно и то же, сообразно со временем и свойствами людей, считается милостью или бесчестием.
Запрещено указом принимать в уплату империалы, а следует относить их на Монетный двор для размена на копейки (русскую монету). Царь получает от этого большую прибыль, так как за империал, из которого вычеканивается 100 копеек, выдают при размене лишь 55 копеек, в чем мы теперь на самом деле убедились.
02.11.1698. Его царское величество перед своим выездом в Воронеж приказал генералу Лефорту дать обед и пригласить на этот пир представителей всех держав и знатнейших бояр. Вероятно, царь был занят весьма важными делами, потому что он пришел позднее обыкновенного и даже за обедом, несмотря на присутствие иностранных министров, обсуждал с боярами некоторые дела; но совещание походило на ссору. Та горячность, с которой бояре отстаивали свое мнение пред его царским величеством, была неуместна и вместе с тем для них опасна; бояре выказывали слишком много упрямства, и это так не нравилось государю, что он видел в них почти преступников и вследствие этого дал полную волю не только словам, но даже и рукам.
Двое из бояр, занимая низшие должности, не принимали участия в этом затруднительном прении, но другим образом обнаружили свое невежество. Так, они отличились следующими весьма любезными шутками: бросали находившийся на столе хлеб в головы присутствующих; это считалось у них чем-то весьма хорошим; все они о том только и думали, чтобы выказать неоспоримое доказательство своего происхождения. Между москвитянами находились также и такие лица, которые своей скромностью в разговоре с государем обнаруживали высший ум. Князь Алегукович Черкесский отличался степенностью, приличной его пожилым летам; зрелый ум виден был в советах боярина Головина. У Артамоновича проявлялась опытность в государственных делах; а так как эти достоинства встречались редко, то тем ярче они сияли. Артамонович, негодуя на то, что при царском столе находилось так много разных сумасбродных чудаков, обратился к думному дьяку Сибирского приказа и сказал ему по-латыни: «Дураками полон свет», и притом так громко, что могли слышать все понимающие латинский язык. После обеда началась пляска и отпуск польского посла следующим образом. Царь внезапно ушел из толпы пирующих, позвав с собой польского посланника в смежную комнату, в которой хранились кубки, рюмки и разнородные напитки; туда же хлынули было и все гости, чтобы разузнать, в чем дело. Еще не успели все туда войти (ибо, желая попасть разом, только мешали друг другу), как уже царь, возвратив польскому посланнику его верительную грамоту, вышел из комнаты и тем привел в смущение тех, кто с большим усилием старался в нее проникнуть. Два морских капитана, родом голландцы, были приговорены за явное ослушание военным судом к смертной казни, но по ходатайству генерала Лефорта, допущенные к царю, пали в ноги и просили у него прощения; царь выказал при этом случае большое великодушие: он даровал им жизнь, восстановил их в прежних достоинствах и должностях и собственноручно возвратил им шпаги. После того царь прощался со всеми боярами и представителями иностранных дворов, целуя их; при этом наиболее благоволения оказал он господину императорскому послу. Польский посол не был удостоен этой царской ласки, конечно, потому, что, получив обратно свою верительную грамоту, уже тем самым отстранялся от настоящего прощания с царем. Около шести часов вечера царь уехал в Воронеж. Кроме прочих чиновников, маловажных по незначительности их должностей, сопутствовали царю: господин голландский вице-адмирал, начальник стражи генерал Карловиц и Адам Вейд. Карловичу определены те же самые почести и содержание, какими пользовался до него польский посол, и потому этот последний того мнения, что, вероятнее всего, по проискам Карловица он и отпущен так скоро и неожиданно.
03.11.1698. Поп и с ним двадцать четыре человека, вновь обвиненные в том, что участвовали в недавнем мятеже, возбуждая других к преступным предприятиям, отведены в темницу для допроса.
04.11.1698. Указом правительства предписано всем, имеющим лавки на улице, смежной с Кремлем, уничтожить оные как можно поспешнее под опасением телесного наказания и лишения имущества. Утверждают, что распоряжение это сделано с целью придать городу лучший вид и больший блеск.
Господину польскому послу дан царский обед, которым, согласно здешнему обычаю, угощаются удаляющиеся представители иностранных держав.
05.11.1698. Вследствие вчерашнего повеления уже сносятся лавки, смежные с Кремлем: так необходимо здесь повиновение!
Другим царским указом повелено всех мальчиков крепкого телосложения, достигших уже отроческого возраста, отсылать в Воронеж к корабельным мастерам, откуда сегодня первая партия в 200 человек отправлена в Голландию. Два сына покойного генерала Менезиуса только по малолетству оставлены дома.
06.11.1698. Говорят, что генералиссимус Шеин при допросе военного инженера Лаваля показал ему письма, писанные сим последним, но он от них отпирался; однако же тот уличил его, сличив почерк его с письмами.
Царский врач Цопот держит у себя какого-то немца, служащего ему переводчиком. Князь Федор Юрьевич Ромодановский, рассчитывая, что человек этот может быть во многих отношениях полезен ему и его сыну, пожелал, чтобы немец перешел к нему; а так как ни врач, ни немец его на это не соглашались, то он велел отвести последнего силой в свой дом.
07.11.1698. Мороз был несколько дней полегче, но сегодня вновь чрезвычайно усилился.
08.11.1698. Вследствие жалобы, принесенной врачом Цопотом генералу Лефорту, Ромодановский принужден был сегодня отпустить переводчика.
Какой-то писарь из Царского приказа принес к этому же самому врачу обезьяну для оказания ей медицинского пособия, но врач отговорился незнанием русского языка и указал на своего товарища, Карбонари, как на человека, более способного к тому, так как он хорошо знает уже язык страны.
Тот польский дворянин, который сопровождал в Москву вместе с генералом Карловицем его царское величество, осыпанный милостями и щедротами царскими, отправился сегодня обратно в Польшу.
09-11.11.1698. Следуя, сообразно обыкновению проживающих здесь немцев, старому календарю, присутствовали мы в римско-католической церкви при обычном богослужении и при вечерне за упокой душ усопших.
12.11.1698. Министерство дало понять польскому послу, что он должен в течение трех недель очистить покои, им занимаемые, и выехать из Москвы, потому что помещение его назначено уже для бранденбургского посланника, который должен сюда прибыть.
Царевна Марфа сослана в отдаленный монастырь: она приговорена к пожизненному заточению.
13-17.11.1698. Генерал Лефорт дал большой обед.
Этот генерал запретил всем цирюльникам и фельдшерам носить сабли, потому что они часто совершали смертоубийства.
18-19.11.1698. Шведский поверенный Книппер угощал великолепным обедом многочисленных гостей.
20.11.1698. Немецкие офицеры, приехавшие из стана, открыто высказывали свое негодование на то, что Долгорукий в продолжение настоящего похода не ознаменовал себя никаким достойным подвигом и что хотя ему было очень хорошо известно, что во всем Крыму находится не более 10000 жителей обоего пола и всех возрастов, однако он, имея 60000 войска, не решился ни на какое предприятие. Сами же крымские татары и наказали вождя за его бездействие: они со стремительностью бури вторглись в пределы московские и произвели страшное опустошение. Сожгли Валуйку, пограничный город московский, перешли реку Оскол и на всем протяжении до самого Белгорода наполнили окрестности заревом гибельных пожаров и страшными опустошениями деревень, сел, местечек и посадов, обратив их в груды пепла. Шесть тысяч человек, подобно скотам, отведены в жесточайшее рабство; немногие лишь успели скрыться в лесах и логовищах диких зверей. Сверх того в собственном стане русского войска посетил его враг опаснее самих татар. Князь Долгорукий по какому-то злополучному соображению не приготовил для войска съестных припасов, ни один офицер не получил жалования, и пятнадцать тысяч воинов умерли с голоду.
21-25.11.1698. По случаю именин нашего августейшего императора мы пели сначала на хорах, а после у господина цесарского посла был устроен пышный обед.
26.11.1698. Хотя недавно были приняты самые жестокие меры и в продолжение нескольких дней бесчеловечными и ужасными казнями, веревкой, железом и колесом истреблены целые тысячи людей, принимавших участие в мятеже, однако Московия не очищена еще от изменничьей сволочи. Весть о тайных сборищах некоторых беспокойных людей дошла до сведения добрых граждан и внушила им опасение, чтобы не возник новый мятеж, тем более что царь находился в Воронеже. Не обнаруживая своего подозрения, решили они тайно известить его царское величество, чтобы он предпринял заблаговременно действительные меры против зарождающегося зла, пока оно не успело еще усилиться. Один гонец был отправлен ночью в Воронеж к его царскому величеству с письмами и драгоценными вещами, но на Каменном мосту в Москве его схватили и обобрали. На рассвете были найдены распечатанными письма, разбросанные по мосту, а гонец и вещи пропали без вести. Преступление это приписывают коварству заговорщиков и подозревают, что гонец был опущен под лед протекающей там реки Неглинной.
27.11.1698. Один голландский матрос, поссорясь с царским воином, был от него пронзен копьем.
28-30.11.1698. Мы ездили на санях к Новодевичьему монастырю осматривать поставленную там перед окном Софии огромную четырехугольную виселицу и трех на ней висельников.
Корб и все, все, все