1-2.07.1699. Господин посол должен был по приказанию императора навестить от его имени его царское величество о бракосочетании, недавно благополучно совершенном, между всепресветлейшим королем римским и угорским Иосифом Первым и всепресветлейшей государыней Вильгельминой Амалиею, герцогиней Брауншвейгской и Люненбургской. Да позволит Бог тем, кого по неисповедимой Его милости и в исполнение горячих желаний добрых граждан соединила августейшая любовь на благо всех христиан, на плодовитое произрастание августейшего австрийского дома и на несказанное утешение подвластных народов, прожить славно и благополучно недавно начатый век и достичь глубокой старости; да наделит Он их последовательным, никогда не пресекающимся рядом потомков, которые бы увековечили бессмертную о них память!
Его царское величество был в отсутствии. Движимый важными заботами и жаждой славы и желая утешиться видом своего нового флота, сделал он с быстротой, достойной похвалы, почти триста миль и достигнул Меотийского болота, находящегося вблизи пролива Киммерийского Босфора. Между тем так как для выполненияданного господину императорскому послу препоручения требовался торжественный церемониал, то первый министр Лев Кириллович Нарышкин и устроил оный приличным образом. Господину посланнику даны были царский экипаж, запряженный шестью лошадьми, и из царской конюшни лошади, отличавшиеся обычным блеском украшений. На дворе дома, избранного боярином для принятия от имени царя означенной императорской грамоты, два дьяка приняли господина посла и проводили его через многие передние комнаты до последнего покоя, в котором должен был исполниться церемониальный обряд. Боярин ожидал прибытия господина посла в сенях, а чтобы придать более величия этой церемонии, находились также в этом покое чиновники посольства с многочисленной толпой царских писарей. Но когда боярин просил господина посла садиться и началась конференция, было приказано удалиться всем, кроме дьяка Постникова, секретаря и переводчика. Представители государей взаимно обещали, что искренняя братская любовь, соединяющая государей их, будет навсегда питаема этими монархами друг к другу и что она никогда не прекратится. По окончании этой торжественной церемонии и взаимного заявления официальной вежливости господина посла проводили до экипажа два дьяка, до дворца же - Посольский пристав. Когда императорский посол проезжал мимо Кремлевского замка, то караульные отдавали ему честь ружьями с распущенными знаменами.
3-4.07.1699. По случаю праздника св. Иоанна играли музыкальные концерты на хорах и площади.
5-6.07.1699. Русский купец требовал от какого-то немца четыре рубля, которые тот будто бы ему был должен. Когда немец отверг этот долг, то русский поднял большой шум и в подтверждение справедливости своего требования клялся всеми святыми и нечистыми духами, к имени которых русские по большей части без всякой совести прибегают. Поэтому немец позвал купца к русскому судье, чтобы присягнуть, и купец, войдя в ближайшую церковь, ложно учинил требуемую от него присягу. В скором за тем времени он сам признался, что немец должен ему не четыре, а только два рубля но что все-таки другой немец должен ему два рубля, которые первый может, со своей стороны, истребовать их себе от последнего. Такое здесь уважение присяги, такое почитание Бога; у русских ложная клятва - самое пустое дело.
7.07.1699. Господин посол получил из Азовской крепости от боярина Федора Алексеевича Головина письмо, писанное по велению царя. Его царское величество приказывал своим министрам, находящимся в Москве, иметь попечение о том, чтобы господин посол был всем вполне доволен и был бы отпущен с такими почестями, какие до сих пор еще никогда не оказывались послу одинакового с ним достоинства.
8.07.1699. Москвитяне навечерие св. апостолов Петра и Павла отправляли с большой торжественностью. Царевич назначил общественные молитвы с крестным ходом о сохранении всепресветлейшего родителя.
9.07.1699. Москвитяне праздновали день св. апостолов Петра и Павла и вместе тезоименитство царя, названного при крещении Петром.
Измайловский замок служит летним пребыванием царя, чтобы он мог в нем наслаждаться прекрасным временем года. Замок окружает роща, замечательная тем, что в ней растут, хотя и редко, но весьма высокие деревья; свежесть тенистых кустарников умеряет там палящий жар солнца. Господин посол, желая насладиться видом этих волшебных мест, отправился туда. За ним следовали музыканты, чтобы гармоническую мелодию своих инструментов соединить с приятным звуком тихого шелеста ветра, который медленно стекает с вершин деревьев. Царицы, царевич и незамужние царевны пребывали тогда в этом замке. Желая немного оживить свою спокойную жизнь, которую ведут они в сем волшебном убежище, они часто выходят на прогулку в рощу и любят гулять по тропинкам, где терновник распустил свои коварные ветви. Случилось так, что августейшие особы гуляли, когда вдруг долетели до их слуха приятные звуки труб и флейт; они остановились, хотя и возвращались уже в замок. Музыканты, видя, что их слушают и что их игра нравится, старались играть еще приятнее, соперничая между собой в том, что игра заставит всепресветлейших слушателей долее оставаться на месте. Князья царской крови, с четверть часа слушая симфонию музыкальных инструментов, похвалили искусство всех артистов.
10.07.1699. Мальчик католического исповедания, литовец, смененный обещаниями русских, бежал с нашей поварни к какому-то русскому князю с намерением принять русскую веру, дабы получить право на руку женщины, которую обещали ему под этим условием.
Князь Репнин, начальник пешеконных солдат, не знаю, по какому случаю, со своими холопами нагло напал на городскую стражу и стал вырывать у нее знамя, но прапорщик нашелся очень удачно: он принял его с копьем, и многие другие ранены в этой свалке.
11.07.1699. Недалеко от дома Нарышкина вспыхнул вечером пожар и превратил в пепел сто тридцать домов, принадлежащих как благородным лицам, так и простонародью.
12.07.1699. Князь Борис Алексеевич Голицын возвратился в Москву из пределов Казани, Астрахани и Волги.
13.07.1699. По приказанию первого министра, приведен к господину послу недавно бежавший мальчик.
Верительные грамоты возвращаются самим царем, но когда он в отсутствии, то в круг обязанностей первого министра входит выдавать оные грамоты от имени государя и по его приказанию. Из всех обычных церемоний ни одна не была упущена: они совершились в зале Кремлевского дворца, назначенной для церемоний этого рода. Прибыли пристав и подконюший с толмачом; был царский экипаж, запряженный шестью лошадьми, и лошади по обыкновению были в сбруе, блестящей золотом и серебром; рота пешеконных воинов увеличивала процессию; везде многочисленные стражи порядка отдавали честь, делая оружием на караул и распустив знамена. Телохранители с их офицерами, подполковником де Колоном и господами фон Бахом и Эрхелем, толпились на крыльце до сеней первой комнаты, сын же боярина с дьяком Постниковым принял господина посла на пороге и повел его к отцу.
По возвращении грамоты первый министр и посол взаимно передали друг другу то, что один желал сообщить императору, а другой хотел довести до сведения царя; наконец господин посол поручил благосклонности царя себя, всю свою свиту, императорских миссионеров и все католическое общество, пребывающее в Москве, и, когда царская милость была всем от боярина обещана, дьяк Постников сказал: "Его царское величество удостаивает Вас, господин посланник, всей своей милости: по его приказанию Вы получите не только обычное угощение, но также пристава, охранных воинов и подводы до границ московских и литовских; одним словом, Вам будет щедро дано все, что только понадобится для полного Вашего удовольствия".
По окончании этой речи господин посол вручил секретарю возвращенную от имени царя грамоту и, сопровождаемый с изысканнейшей вежливостью первым министром и его сыном до самого крыльца, на котором стояли солдаты, построенные в ряды, сел с приставом в царскую карету. Секретарь посла, сидя на богато убранной лошади, держал перед собой полученную обратно грамоту, завернутую в шелковый платок, с золотыми украшениями на краях, так что все могли ее видеть. Царевич, вдовствующие царицы и княжны царского дома смотрели с любопытством из своих окошек на наш въезд в Кремль и выезд из оного.
14.07.1699. К нам прибыл дьяк Яков Никонов, вследствие жалобы некоторых наших служителей, с которыми часовые обошлись неучтиво. Сначала были допрошены обвиненные пешеконные воины, и все восьмеро приговорены дьяком к наказанию батогами, несмотря на знатность их происхождения: они были благородные. По приказанию царя наказание совершено было в самых сенях Посольского дворца. Определить число ударов было предоставлено тем, кому пришлось, по несчастию, крепче пострадать от побоев.
Двести человек принесли, с обычной церемониальной пышностью, царское угощение, столь же роскошное, что и первое, как по обилию, так и по великолепию. Сначала присутствующие прикушали водки, которую обносили в сосуде из драгоценного металла. После следовали заздравные чаши: первая - за здравие августейшего императора, вторая - за здравие всепресветлейшего царя, третья - за здравие всепресветлейшего короля римского, четвертая - за здравие царевича, пятая - за здравие господина посла. Обмен слов между господином послом и приставом состоял в почтительных приветствиях со стороны пристава и в ответах на оные посла: они друг другу заявляли взаимную и искреннюю дружбу.
15.07.1699. Все вместе и каждый порознь из тех, которые участвуя в церемониалах вчерашнего царского угощения, конференции и увольнения должны были принять на себя какую-либо обязанность или труд, с нетерпением ожидали награждения от господина посла и были сообразно своему званию наделены от него щедрыми подарками.
16-18.07.1699. Русские отправляли праздник иконы Казанской Божией Матери. Вот как русские объясняют учреждение этого праздника. Все московское войско во время осады Казани видело, как икона, которой московитяне под вышеприведенным именем поклоняются, постоянно висела в облаках и потом, по взятии этого города, спустилась с облаков на землю, и тогда москвитяне подняли ее с благоговением и с тех пор постоянно приносят ей поклонение.
Под вечер пришел главный писарь Посольского приказа, в сопровождении других чиновников того же разряда, и разделил между господином посланником и всеми, состоявшими при нем, царские подарки, состоявшие в собольих мехах.
19-20.07.1699. Вчера и сегодня посол делал прощальные посещения. Прежде всего был он у тех лиц, с которыми находился в дружеских сношениях. Посланы были в подарок первому министру Льву Кирилловичу Нарышкину портреты, изображающие, в естественный рост, их императорские величества императора и императрицу, всепресветлейшего короля римского и всепрестветлейшего герцога Карла.
21-22. 07.1699. Сегодня кончили мы последние прощальные посещения знакомым нашим в Немецкой слободе и делали приготовления к завтрашнему выезду.
Первый министр уже несколько раз приглашал господина посла приехать в его имение Фили, находящееся в нескольких верстах от Москвы.
За четыре мили от Москвы Великое шведское посольство ожидало позволения совершить въезд в Москву. Ему назначен для жительства удобный дом, в котором времено живут попы, а потому обыкновенно называемый Поповским домом. Возвращение императорского посольства из Московии в Вену23 июля 1699 года.
Хотя ни при одном европейском дворе не принято и нет обыкновения, чтобы послы иностранных государей совершали свой выезд с публичной торжественностью и особенным великолепием, потому что основываясь на преданиях многих столетий, заявление публичных почестей может относиться только к лицам, облеченным публичным характером, однако же в мою бытность русский двор уклонился от этих всеобщим обыкновением освященных понятий и, увлекшись желанием оказать господину фон Принцу, чрезвычайному посланнику бранденбургского курфюрста, особенное почтение по своей дружбе, равно как из уважения и братской любви, соединяющей обоих государей, - чувства, подкрепленные недавним их свиданием, - удостоил посланника курфюрста при выезде его тех же самых почестей, с какими счел приличным принимать и вводить его в стены Московского царства.
Равно и господину послу российский двор заявил свое желание, чтобы он имел церемониальный выезд из Москвы, и хотя господин посол не соглашался на то, чтобы московский двор заявлял свою дружбу его государю столь новым и необыкновенным способом, но это было напрасно: на его многократные протесты московское министерство отвечало ссылкой на повеление его царского величества, в силу которого должно было оказать господину послу при его отпуске такие же почести, которые не были еще оказаны никакому министру. Видя это, посол, подав торжественный протест в предостережение того, чтобы москвитяне при императорском дворе, ссылаясь на эти необычные церемонии, не стали заявлять притязания на то, чтобы и с ними обращались вопреки существующему обычаю таким же образом, предоставил москвитянам решение того, как его чествовать при выезде. Церемониал, наблюдавшийся при этом, был такой же, как тот, по которому совершался его въезд. Опять были конные роты, эскадрон вольтижеров, пышнейший царский экипаж; чиновники посольства, как и прежде, сидели на лошадях, украшенных золотом, серебром и жемчугом. Вместе с господином послом, кроме переводчика, сидел еще обыкновенный пристав, который должен был доставить господина посла на то самое место, где за пятнадцать месяцев участвовал он, по повелению царскому, в торжественном сопровождении его при въезде в столицу.
По переулкам города, наполненным везде несметным множеством народа, достигли мы берегов Москвы. Проезд через деревянный мост не был совершенно безопасен, так как мост занимает только середину реки и ни одним концом не касается берега; поэтому въезд на мост и спуск на берег представлял немалую опасность. Дурная постройка мостов подобного рода не представляет, по мнению москвитян, никаких неприятностей или же весьма незначительные, хотя уже не раз случалось, что проезжие, не предвидя, что подъезжали к неожиданно встретившемуся им на дороге обрыву, подвергались несчастию. Ямская слобода находится по сию сторону реки; пристав должен был проводить посла до конца этого предместья; здесь остановился экипаж, распрощался пристав, и тем кончились все церемонии.
Поместье первого министра и боярина господина Льва Кирилловича Нарышкина, называемое Фили, в семи верстах от Москвы; он здесь приготовил для господина посла роскошный обед, на который приглашал его еще несколько дней назад. Лишь только кончились церемониальные обряды, сейчас же явился один из служителей вышеупомянутого боярина показывать, по приказанию своего господина, дорогу в сельцо боярское; он вежливо просил господина изволить за ним ехать. Поэтому посол, в сопровождении представителей иностранных государей и многих офицеров царских войск, свернул со столбовой дороги со всей своей свиттой и с поклажей, уложенной на девяноста подводах. В числе гостей боярина находилось весьма много замечательных немцев. Когда мы приехали на место, они все принимали нас с такой вежливостью, как будто все старались перещеголять друг друга учтивостями. Каждый старался выразить свою дружбу, многие силились яснее высказать искренность своих чувств. Наконец, столы, приготовленные к великолепному обеду, всех к себе притянули. Кроме первого министра и его родственника, а также обычного нашего переводчика Шверенберга, из русских не было никого на этом пиру. Но зато много было приглашено немцев.
Из гостей первое место занимал господин императорский посол, прочие сидели в следующем порядке: датский посланник, генерал Гордон, бранденбургский резидент, Адам Вейд, полковник императорской артиллерии де Граве, полковник Яков Гордон, полковник Ачентон, императорский миссионер Иоанн Берула, царский врач Карбонари, Гваскони, католический купец; Вольф, Бранд и Липс, купцы не католики, между которыми сидели вперемежку чиновники императорского посольства. Обед был приготовлен с царской пышностью и не по русскому обычаю, но совершенно в немецком вкусе; чрезвычайное множество кушаний, драгоценных золотых и серебряных чаш и разные роды самых лучших напитков заметно выказывали свойство хозяина с царским домом. После обеда пускали стрелы из лука, и никто не мог от этого отговориться, ссылаясь на иностранный обычай или на незнание дела по непривычке к оному. Лист картузной бумаги, воткнутый в землю, служил целью. Стрела первого министра, при рукоплескании всех гостей, угодила в самую середину его. Дождь принудил нас оставить это весьма приятное развлечение и возвратиться в покои боярина. Нарышкин, взяв под руку императорского посла, повел его в кабинет своей жены для взаимного их приветствия; у русских это означает самое большое уважение: знак самого большого почтения со стороны хозяина к гостю, если тот представит его своей жене, чтобы она его поцеловала и поднесла ему горячего вина. Я нахожу кстати, упомянуть здесь о щедрости боярина, подарившего господину императорскому послу драгоценную соболью шубу. Но эта щедрость не была совершенно чужда личного интереса, ибо боярин старательно искал случая говорить о щедрости августейшего императора и припомнил тот день, в который Василий Васильевич Голицын четырнадцать лет тому назадЮ когда он был сильнейшим по занимаемому им месту вельможей московским, получил от императора экипаж, переданный ему господином Курцем. Без сомнения, Нарышкин горячо желал, чтобы император и его почтил таким же точно образом, как того, чье место он теперь с городостью занимает. И точно, что могли значить жестокие угрозы, произнесенные им явно на дьяка Василия Постникова, обещание наказать его даже батогами, чтобы отучить его от бессовестных поступков? Посланник жаловался на грубое обращение дьяка, и, вероятно, боярин говорил таким образом, чтобы польстить ему и с помощью благосклонных отзывов удовлетворить свое честолюбие. Поэтому легко представить себе его смущение при следующем случае: он просил посла прокатиться с ним в другое свое сельцо, в двух верстах от этого, предложив ему место в своем экипаже; но там уже уселся на первом месте генерал Гордон, что по всему видно, сделал он скорее по простоте, чем со злым умыслом. Императорский посол сказал тогда боярину: "Вы считаете императорского посла ниже генерала Гордона". Боярин совершенно растерялся, но посланник, чтобы вывести его из хлопот, сел в собственный экипаж и поехал вместе с прочими в сельцо. Там, приняв гостей с большой учтивостью, боярин показывал им овраг, поросший мелким кустарником, свою любимую рощу для охоты и, стараясь загладить обиду, сделанную посланнику, подарил ему пару охотничьих собак, которых выдавал за лучших.
Мы пробыли там короткое время и, поблагодарив хозяина за его гостеприимство и распростясь не только с ним, но и со всеми прочими собеседниками, отправились в дальнейший путь. Полковник Гордон усердно старался извинить отца своего в том, что боярин нанес оскорбление посланнику. Полковник де Граге и царский врач Карбонари проводили нас еще три версты далее, до самых наших палаток. Мы должны были переночевать в палатках под открытым небом; а так как эта местность не была богата водой, то потому господин посол справедливо напустился на царского пристава, который обязан был предупреждать о подобного рода недостатках. Хотя там и не имеется вблизи постоялого двора, однако же мы ни в пище, ни в напитках не имели скудости. Мы ни разу не испытали тех лишений, на которые жалуется Викарт в своих записках о путешествии по Московии, повествуя, что он переносил их восемь дней кряду. Но пусть себя и винят те, которые не запасаются всем нужным от места до места. Быть может, что и в этом случае излишняя бережливость, под именем экономии, была причиной голода.
24.07.1699. Спутники, проехавшие с нами до самых палаток, раскинутых в поле, распрощались с нами и отправились обратно в Москву, а мы, поехав в тоже самое время по противоположной дороге, прибыли к обеду в село Перхушково, которое принадлежит князю Ивану Васильевичу. После обеда проехали мы Вяземку, село князя Бориса Алексеевича, и ехали еще несколько часов по дороге, усеянной ямами и мостиками, пока не остановились на ночлег в лесу. В упомянутом селе нужно было запастись овсом, которого нигде более невозможно было достать. Немало украшает это место великолепная церковь, постренная иждивением князя на противоположном берегу протекающей здесь реки. Князь прислал с одним из своих служителей господину послу и свите все, что могло быть нужно, но к себе нас, однако же, не пригласил.
25.07.1699. Проехав Куклицу и Ларареку, обедали мы около Сколомы Браченской. Это место принадлежит стольнику Янову. Наш фельдшер, слишком чванясь своим искусством, завел ссору с одним из рабов, в которой он выказал более заботы о дегте, чем о розовом масле. После обеда видели мы дорогой в лесу много белых зайцев; одного из них господин посол убил пулей, и завтра подадут нам его к столу. Мы ужинали и обедали на лугу, между лесом, невдалеке от Можайска.
26.07.1699. Мы рано приехали в Можайск. Покровителем города считается св. Николай. Прежде московские цари для развлечения в их государственных трудах забавлялись в этих пограничных местах охотой, преимущественно на белых зайцев, которых здесь очень много; нынешний самодержец России не имеет этой склонности своих предшественников. Последние распределяли род их охоты по разным временам года, нынешний же царь никогда не охоится или редко предается удовольствию этого рода. Можайск - деревянный город, в 18 немецких милях от Москвы; крепость - также деревянная. Здесь была первая перемена подвод, коих мы получили столько же, сколько и в Москве. Проехав 15 верст, ночевали мы в лесу.
27.07.1699. Наш обед был также в лесу, около села Острожка; болота, ямы и мостки почти бесконечные очень затрудняли наше послеобеденное путешествие. Наши повозки вязли, нужно было их с большим трудом вытаскивать, и потому переезд наш продлился до полуночи. Людей с повозками с легкой кладью выслали мы вперед выбрать удобное для ночлега место; те, не имея в виду, что дорога худа, потому что не чувствовали этого, опередили нас слишком далеко. В подобных случаях следует давать поручение людям более рассудительным. Две лошади, оставленные по распоряжению некоторых лиц на свободе следовать за поездом, были в темноте утеряны. Послали человека их отыскивать, но он ничего более не сделал, как только известил нас, что были следы покражи. Наконец, остановились мы на ночлег, над водой, в лесу.
28.07.1699. Проехав Белый Кабак, где мы нашли отличное пиво, обедали около села Царских Восейниц, которое Викарт называет Сумешное Царево, а другие - Займище Царево. Это село построил Иван Васильевич, который воцарился в 1533 году и после пятидесяти одного года тиранского правления погиб злополучной смертью в 1584 году. Теперь это село принадлежит боярину Букину, которому царь его подарил. Этот боярин построил здесь новую церковь. В этом месте есть семь колоколов, звон которых похож на органы; во время проезда императорского посла звонили в его честь в эти колокола. Проехав 15 верст, мы остановились ночевать в лесу.
29.07.1699. По весьма неровной дороге доехали мы до Вязьмы. Город и крепость довольно обширны; постройка - деревянная. Здешний воевода из рода Букиновых; он ни одного из нас не хотел пустить в город, основываясь на указе царя Михаила Федоровича, уже устарелом и почти вышедшем из употребления при новом устройстве государства. Здесь получили мы вторую перемену подвод и первую - конвоя солдат. Господин посол во внимание того, что сопровождавшие нас до этого места солдаты принадлежат Гордону, дал им несколько империалов. Река Угра течет под этим городом; переправившись через эту реку, проезжали мы мост, называемый полуторамилевый, да и вся дорога за Вяземкой до крепости Смоленска усеяна бесчисленными, весьма длинными мостами. Мы ночевали в лесу.
30.07.1699. К обеду приехали мы в Семлево. Русские праздновали день св. Илии: они приводят поводом к этому празднику то, что одно время в продолжение трех с половиной лет нигде в этой части Московского государства не было дождя, но что наконец Бог, вняв мольбам жителей, ниспослал в этот день свою благодать. К вечеру мы доехали до села Чеботово, которое Викарт называет Соботево. Следующий пример покажет, как москвитяне бывают иногда бесчеловечны и необходительны. У нас сломалась повозка, и для починки оной позвали мы какого-то поселянина; тот, вообразив себе, что тут угрожает ему что-то очень недоброе, бросился в воду, вынул нож и уверял, что если кто-то осмелится приступить к нему, то он, чтобы спасти себя, будет им защищаться.
31.07.1699. Сегодня день рождения господина посла. Поздравив его, как того требует приличие, мы обедали за монастырем чина св. Василия, называемым Болдин, за селом Мадиловым, в палатках на берегу Днепра. Три брата, дворяне, владеют этим селом. Они отказывались починить на свой счет мост на Днепре, но когда господин посол пригрозил им, что пожалуется его царскому величеству и что за этим непременно последует или кнут, или виселица, то, испугавшись такого жестокого наказания, сделались они гораздо обходительнее, потчевали нас молоком и занялись очень усердно починкой моста. Мы ночевали за Дорогобужем, городом, лежащим на берегу Днепра. Угра, река очень глубокая, начинается недалеко от этого места, в каком-то лесу, и вливается в Оку между Калугой и Воротынском. Эта река прежде отделяла Литву от России. Один из сменявшихся подводчиков (здесь была третья перемена подвод) утащил у другого седло и мешок овса, но был пойман в этом преступлении и получил за эту кражу много ударов палками (называемыми батогами).
|
Корб и все, все, все